Ровно в полночь телефон дяди Леши зазвонил. Старичок снял трубку, малость послушал тишину, хрипы и щелчки, чужое ровное дыхание и старательно произнес: — Звонили. Просили Сашу.

Трубка ответила короткими всхлипывающими гудками. Дядя Леша никогда не слышал голоса того, кто звонил ему в определенные, заранее оговоренные с другими людьми часы.

А голос звонившего, услышь его дядя Леша, непременно бы ему запомнился. Хриплый, скрипучий, еще более скрипучий, чем у него самого. Такой хриплый, что и голосом эту натугу голосовых связок не назовешь. Вот когда-то у звонившего действительно был голос. Профессионально поставленный тенор. Когда-то его прослушивали корифеи Большого театра и прочили большое будущее. Идиотская простуда с последующими осложнениями лишила певца всего, в том числе и будущего — кому сегодня нужен безголосый выпускник консерватории? Слава богу (или черту), бывший тенор в сопливом детстве и прыщавой юности регулярно посещал тир. Был в его жизни даже такой период, когда он всерьез решал, куда дальше двинуть — в артисты или спортсмены. Мастер спорта по стендовой стрельбе к семнадцати годам вполне мог рассчитывать на долгое пребывание в сборной, а потом, где-нибудь после сорока, и на начальственное кресло в системе ДОСААФ, например. Но он выбрал сцену, глупец... После того как он «посадил горло» и перестал мучить мозги опасными частотами, пришла злость на весь мир за свою несложившуюся судьбу и острое желание выжить. Вот тут он и вспомнил о своем втором (или первом?) таланте. Об умении метко стрелять... Он был одиночкой, его нанимали те, кто боялся связываться с мафией. Он был глупо бесстрашным, а судьба обожает дураков, и, может быть, поэтому ему все удавалось на новом поприще. Ведь глупость и отвага всегда идут рука об руку. И рабочий псевдоним он взял себе отчаянно глупый, глупее не придумаешь. Он назвался Вампиром.

Информацию дяди Леши Вампир расшифровал с ходу. Ничего не значащие для других пустые фразы Вампиру сказали многое. Прозвучало кодовое слово «Саша», что являлось сигналом к началу операции. Если бы заказчик представился Сашей, то можно было не особо спешить с выполнением заказа, но раз о Саше говорилось как о третьем лице, то объект необходимо устранить срочно. Сегодня ночью. Что ж, это реально. У Вампира давно был готов план убийства госпожи Евграфовой. Простой и достаточно глупый, а следовательно, и защищенный от возможных заготовок охраны на случай разного рода сложносочиненных происков недоброжелателей.

Вампир подошел к черному провалу окна. Вот уже месяц он снимал квартиру в доме, из окон которого элитарный больничный комплекс был виден как на ладони. Вампир взял с подоконника бинокль, вгляделся в окуляры. В палате Евграфовой горел ночник. Слабый, еле заметный свет подсвечивал плотно пригнанные жалюзи. Похожий отсвет ночного освещения тускло мерцал и в окошке соседней палаты. А ведь еще вчера эта палата была пуста. Плохо, что в последний момент в клинике что-то изменилось. Плохо, но не страшно. Подумаешь, завелся рядом с объектом еще один больной. Ну и что?

Жалюзи в окне, соседствующем с палатой Евграфовой, дрогнули. Вампир затаил дыхание и увидел, как Раиса Сергеевна выглянула в темноту ночи. Женщина с озабоченным, серьезным лицом. «Вот вы сегодня и натерпитесь страху, милая леди, — улыбнулся Вампир. — Повезло же вам устроиться на лечение в подходящий день, в пятницу тринадцатого!»

А Раиса Сергеевна пыталась разглядеть во дворе свои «Жигули» — Акела обещал оставить машину во дворе. Обманул! Она отошла от окна, хотела снять свои туфли-полусапожки, но передумала, прямо в них прилегла на приятно жесткую кровать. Сердце у нее не болело. Ни сейчас, ни раньше, когда она имитировала приступ специально для Акелы. И цель достигнута — она осталась одна, избавилась от опеки, но вот незадача — свободу не обрела! Клиника под охраной, под потолком палаты объектив видеокамеры, под дверью шесть вооруженных парней. Хорошо еще, одежду не унесли неведомо куда, как это обычно делается в больницах, и разрешили не переодеваться. И все равно она ощущает себя зверем в клетке. Рысью в капкане. Может, зря она не уничтожила Акелу и его команду на подъезде к Москве? Может. Была бы сейчас по-настоящему свободна. Но кто ж знал, что ее определят в такую больницу-тюрьму. Она-то надеялась очутиться в обычной городской больнице, где всем на все наплевать и где больной может запросто уйти из приемного покоя, так и не дождавшись решения о своей госпитализации. Теперь вот приходится терять время. Придется, видимо, дождаться четырех утра, того самого часа, когда, по статистике, успешнее всего реализуются диверсии. И больше нельзя ошибаться. Действовать нужно наверняка, как ее и учили когда-то. Она умеет ждать, умеет терпеть. Помогают воспоминания. Как и сегодня утром, когда по-настоящему прихватило сердце, так и сейчас, когда начали шалить нервы, воспоминания помогли сосредоточиться. Даже воспоминания о неудачах... Особенно воспоминания о неудачах!

...В тот далекий день она работала вторым номером.

— Работать будешь на удержание. Как поняла, Рысь?

— Есть работать на болевую фиксацию!

— Ну ни пуха тебе, дочка!

— К черту, Рыжий!

— Пошла!

Работу на болевую фиксацию она обычно выполняла средне. К чему она, болевая фиксация? Убить проще.

Ровным, пружинистым шагом она вышла в центр спортивного зала. Украдкой огляделась по сторонам. Вокруг полно людей. Военных и штатских. Сидят за столами, пишут себе что-то в блокнотах, переговариваются. В одном углу тихо стрекочет кинокамера, в другом — врачи в белых халатах осматривают пару, работавшую первым номером.

Из противоположного конца зала ей навстречу шел высокий, хорошо сложенный молодой мужчина. Как и Рысь, он был одет в солдатскую форму без знаков отличия образца сорок третьего года — гимнастерка, ремень, галифе, сапоги.

Соперник Рыси был чекистом по крови. В военную разведку, например, его бы не взяли из-за высокого роста и массивного телосложения. Если за линией фронта такого бойца, большого и тяжелого, ранят, его придется добивать. Бугая через линию фронта не потащишь — замедлит движение группы.

Соперник ей улыбнулся, остановился в трех шагах от центра зала, где стояла Рысь, принял оборонительную стойку. Схватки проходили без судей, без лишних команд и комментариев. Дрались профессионалы.

Рысь согнула ноги в коленях, правую руку с открытой ладонью подняла к подбородку, левой прикрыла промежность. Этот жест вызвал смешки среди зрителей.

Соперник никак не отреагировал на изменения в ее стойке. Стоял, выдвинув левую ногу, прикрыв грудь сжатыми в кулаки руками. Первым он нападать не собирался. Оно и понятно, контратаковать всегда проще.

Рысь медленно и плавно сместилась на шаг влево. Чекист повернул голову, в остальном его позиция осталась прежней. Рысь сделала еще один шаг, еще и еще. Она обходила его вокруг, «плясала хоровод», как называл этот маневр Рыжий.

Соперник не выдержал, когда она почти зашла ему за спину. Он резко развернулся к ней лицом, на долю секунды его ноги нелепо скрестились. Рысь ждала этого короткого мгновения. Она подпрыгнула вверх, но больше вперед, и пятка ее правой ноги ударила ему в колено. Он упал. Рысь не хотела ломать ему ноги, шлепнула по коленке, скорее толкая, чем ударяя. Повинуясь силе инерции, она свалилась сверху на противника, перевела нерастраченную энергию удара в импульс, переместивший ее тренированное тело.

Поверженный попытался встретить ее ударом локтя. Рысь была к этому готова, даже улыбнуться успела в момент фиксации запястья и плеча согнутой руки противника.

Все! Чистая победа! Удержание выполнено, осталось только взять побежденного на конвоирование и отрапортовать о завершении схватки. Зря Рыжий так переживал за нее, она ведь умница, послушная девочка. Что приказано, то и выполняет.

— Ослабь хватку, подруга, кости трещат, — прошептал посрамленный противник так, что шепот его был слышен только им двоим. — Сдаюсь я, твоя взяла...